хомяком, чтобы можно было легко заявить: «Вон, смотрите, у нас хорошо кормят». То, что в это время произойдет с человеком внутри – совершенно не важно. Плюс такая пища обходится в копейки и практически не портится.

Не буду утомлять читателя неудобными подробностями о том, что происходит с пищевым трактом организма, забиваемом исключительно хлебом и картофелем, думаю, это понятно. От нервов и недосыпа есть не хотелось, но это был вопрос выживания. Так, пока российские консулы боролись за какое-то улучшение моего питания, настаивая на добавлении в диету овощей, я начала распределять имеющуюся еду на маленькие порции, чтобы хоть как-то облегчить работу желудку. А пока надзиратели не видели, заворачивала в обрывки целлофана, в котором мне выдали изначально униформу, то немногое ценное, что перепадало в питании. Потом прятала это в металлическом ящике для вещей в ногах кровати на полу камеры, чтобы питаться, когда ничего полезного не давали. Благо в камерах было так холодно, что спрятанные запасы долго не портились. Это, признаюсь, продолжалось недолго. Мою камеру регулярно обыскивали и, наконец, обнаружили мои заначки – целлофан отобрали, а раскладывать еду на грязные полки было гигиенически небезопасно (не хватало еще подхватить дизентерию). Да и орды муравьев, которые были моими сокамерниками, почувствовав съестное, собирались на пир. Такой расклад меня не устраивал, потому что укус муравья штука очень болезненная и долго не заживает.

Следующая первостепенная задача – добиться телефонной связи с родителями, которые не слышали моего голоса вот уже три недели с момента моего ареста. Конечно же, это было «по технической причине». Тут снова помогали консулы и адвокаты, постоянно осаждая тюрьму и Госдепартамент США гневными письмами о нарушении прав человека и, к счастью, мудро не забывая рассказать о происходящем в средствах массовой информации. Почти месяц спустя это все же возымело желаемый эффект.

Я никогда не забуду свой первый разговор с отцом. Трясущимися руками, не от страха, а от волнения, что я не смогу сдержать слез, услышав родной голос, и тем самым еще больше расстрою родителей, я набрала папин номер. Единственный номер, который я всегда знала наизусть.

«Красный воробей»

Дайте мне средства массовой информации,

и я из каждого народа сделаю стадо свиней.

Иозеф Геббельс

– Привет, Маш. Ты как? – голос в телефонной трубке дрожал, отец едва сдерживал слезы. Я никогда не видела, чтобы папа плакал, а потому дрожь в его голосе буквально разрывала мне сердце. – Я не знаю, сколько у нас времени, но я должен тебе задать один важный вопрос, – продолжил он. – Есть ли что-то такое, что я о тебе не знаю?

Вопрос буквально выбил меня из колеи.

– Да что ты, пап, побойся Бога. Мы же с тобой разговаривали каждый день. Помнишь? Ты знаешь обо мне больше, чем я сама о себе, – выдавила я из себя сквозь наворачивающиеся слезы.

– А, ну хорошо. Я так и думал. Я люблю тебя, дочь.

В трубке что-то защелкало, и звонок прервался.

«Кто такая мисс Бутина? Обвиняемая в шпионаже россиянка предложила секс за доступ к власти».

«Сценарий фильма „Красный воробей“ оказался реальностью! Кремлевская секс-шпионка Мария Бутина останется в тюрьме до суда».

За пару месяцев до моего ареста кинотеатры всего мира возвестили о новом шпионском триллере «Красный воробей». Это история молодой женщины, разведчика специального подразделения КГБ, ориентированного на взращивание особого типа агентов – шпионок-соблазнительниц. На секретной базе, где-то под Казанью, воспитывают «красных воробьев», у которых одна задача – совратить противника, а потом выпытать у него в состоянии экстаза секретную информацию, собрать компромат или, при идеальном сценарии, перевербовать партнера на сторону коммунистов. Фильм был основан на одноименной трилогии экс-агента ЦРУ в Москве, который щедро приправил свои больные фантазии о «настоящих методах работы КГБ» зарисовками столичной жизни, многочисленными пикантными сценами, ломаными русскими словами, часто невпопад, и даже рецептами традиционной русской кухни. Фильм был третьесортной смесью эротики и пушек, впрочем, ничего оригинального – типичная голливудиана, но пришелся «к столу», вернее, был выпущен в удачное время – в самый разгар поиска российского следа в американских бедах.

На мою студенческую жизнь этот фильм оказал эффект разорвавшейся бомбы – многие сочли меня живым воплощением Вероники, главной героини картины. Сыграло свою роль мое внешнее сходство с актрисой, но больше всего сказалась искренняя вера американцев в то, что именно так и работают российские спецслужбы. Меня исключили из числа приглашенных на студенческие вечеринки, сидеть со мной за одной партой оказалось не comme il faut, на занятиях часто слышались колкие шуточки и комментарии о моих «друзьях и тренерах из КГБ» (факт исчезновения этой службы вместе с Советским Союзом для многих магистров международных отношений так и остался непознанным). Из друзей в социальных сетях меня стали зачищать, а особо смелые особи мужского пола, ссылаясь на сюжет фильма, стали пописывать странного рода смс-сообщения в стиле: «Тебе жалко, что ли?! Покажи пару приемчиков из своего секс-арсенала». Смельчаки сразу отправлялись в бан, на студенческие вечеринки я в любом случае была не особо ходок, проводя в библиотечных залах все дни, включая выходные, а соцсети меня тревожили и вовсе в последнюю очередь. Единственное, пожалуй, что было задето по-настоящему – это честь моей порядочной семьи, которая из-за мерзких инсинуаций вдруг стала частью сплетен и шуток «ниже пояса».

Когда меня арестовали, создатели фильма «встали в очередь в кассу» – низкопробная картина стала действительно культовой в прокате. Надо же! «Взяли» реального секс-шпиона! А прокуратура довольно потирала руки – какая находка: у девушки-студентки, с отличием защитившей всего месяц назад диплом, могли найтись сочувствующие, а у кремлевской соблазнительницы – никогда.

«По крайней мере один раз Бутина предложила секс в обмен на должность в лоббистской организации», – гласил текст обвинения, главной целью которого было не дать суду отпустить меня под домашний арест, а оставить в тюрьме, где можно проще выдавить необходимые прокуратуре слова.

– Бутина, страховка на машину и ключи на столе на кухне.

– Спасибо, Дим. Денег нет. Может, натурой?

– Бутина, иди ты. Ненавижу рыжих. Секс с тобой меня не интересует.

–:)

Именно этот короткий смс-диалог в далеком 2015 году с давним другом и единомышленником из движения «Право на оружие» Дмитрием Кисловым до сих пор был скрыт от глаз общественности и журналистов.

Дима был моей правой рукой, он помогал мне во всем – от связей с прессой и сборов сторонников до самых банальных просьб вроде той, которую «продавали» прокуроры в качестве предложения интима за продвижение